- Ну что, ребята, прошло всего - то 40 лет после войны и все мы, кто дожил,  стали орденоносцами, а то всё медали да медали юбилейные. Обмыть бы надо, как положено. Командуй, Николай, тебе ведь не в первой, знаешь, чай, как правильно ордена да звёздочки обмывают!       

- Да чего уж проще, было бы чего обмывать! Несите солдатский котелок, у кого сохранился. Сложим в него наши новые ордена «Отечественной войны». Как правило, заливают ордена водкой или ещё лучше спиртом, да и пьют по очереди.

А как я первый - то свой обмывал! Эх, как вспомнишь… Меня на войну взяли уж к осени сорок первого, до этого ещё не дорос был до армии. Собрали нас под Архангельском в учебку на левом берегу и начали муштровать! Нет бы стрелять учили, а то всё строевая да марш - броски с полной выкладкой. Младшие командиры выслуживались, чтоб, не дай Бог, на фронт их не послали, вот и старались. А кормёжки почти никакой – оголодали вовсе.

Мы уж промеж собой поговаривали, что с такими темпами нам до фронта не дожить, а тут как раз подъехали «покупатели» аж с самой Москвы! Построили нас и спрашивают, есть ли добровольцы сразу на фронт. Мы с дружком и решились, думали, что там хоть накормят досыта. Из нашей учебки 12 человек насмелились, а всего таких добровольцев нас где - то с роту в Москву поехало. Ничего, с сухпаем да с кипятком нормально доехали, отдохнули хоть.

А в Москве сформировали отдельный батальон из нас, добровольцев, из выписанных из госпиталей раненых ребят да из тех вышедших окруженцев, которых СМЕРШ почему - то отпустил. И привезли туда, где гражданские москвичи строили последние рубежи обороны Москвы. Хорошо, надо сказать, строили, и мы тоже в дело включились. А командиры у нас опытные были уже, сами от западной границы и до Москвы учились, как с немцем воевать, и нас многому - таки научили. Самое главное - траншеи и ячейки углубили, и блиндажи мощные построили, пока время позволяло. Место такое было – на флангах соседей не было ни слева, ни справа, ибо не пройти там и не проехать. Вот и стояли мы отдельным батальоном.

А фронт всё слышней и слышней. И вот, докатился, наконец, и до нас. Хотели немцы сходу нас смять, да где там! Артиллеристы наши заранее всё пристреляли, что нужно, и танки не прошли к нам, а некоторые и вообще загорелись. А вот пехота пошла на пролом, но и у нас хватало, чем воевать. У каждого ППШ да десяток гранат в ячейках, кроме того, четыре пулемёта - дегтяря в дзотах. Яростная была атака, но откатились - таки немцы, многих своих на поле оставив. И у нас первые потери появились: и убитые, и раненые, которых благополучно в тыл увезли, а к нам, на позиции, добавили патронов, сухарей да водки, пока возможность была.

Но скоро её не стало, потому что немцы подтянули свою артиллерию да миномёты, да так всё пристреляли, что мама не горюй! Вот тут и началась наша война! Они из орудий и миномётов все наши позиции перепашут и сразу в атаку бегут, а мы из блиндажей, которые нас только и спасали, в свои ячейки бежим, кто может, и отбиваемся, как можем. А как отбились, так снова бегом в укрытие, ибо снова артналёт начинается. И так всё чаще и чаще! Пока они бьют, мы водки глотнём, сухарями закусим, диски поменяем и опять в траншеи отбиваться.

А нас ведь всё меньше и меньше становится! Кто ранен, кто контужен, а половина убитых уже, которых мы просто на бруствер поднимали, благо, морозило хоть, и они застывали сразу. А последние сутки вот такой непрерывный бой и шёл. Командиры все погибли, связи никакой, а мы, как заведённые, бегаем туда - сюда да стреляем! Но атаки всё яростнее, а нас всё меньше остаётся. В очередной раз перед артналётом нас только четверо в блиндаж прибежало!

Всё, финиш! Видим, пришёл наш час. Водки глотнули напоследок, обнялись, попрощались друг с другом, и решили последний свой бой принять по двое у двух пулемётов, ещё оставшихся целыми. Но чувствуем, что что - то изменилось – орудия бьют, а снаряды не у нас рвутся. Потом слышим «ура» кричат! Выходим и видим, что это наши после мощной артподготовки в атаку бегут! Через наши траншеи сходу перелетели и попёрли себе дальше, как немцы ещё недавно к нам бегали. Наше наступление началось!

А у нас сил нет даже через бруствер перелезть, сидим да глазами только хлопаем. А тут и НКВДешники прибежали. По траншеям шнырять начали. На нас наткнулись и кричат: «Есть, есть живые!». А нас в живых от батальона только четверо и осталось, да и те все чёрные, оборванные, грязные. Только глаза да зубы сверкают! Подняли нас под чёрные рученьки да на танке в тыл отвезли, в санбат, где отмыли от грязи да от крови, своей да чужой, и спать уложили. Так трое суток и спали. По нужде встанешь и снова отключаешься. И никто нас не тревожил, только царапины наши да раны лёгкие успели залатать, которых под грязью да кровью немало - таки оказалось.

Да чего там, никто нас не думал в живых увидеть, это Бог нас спас, Бог. Меня бабка моя отмолила да иконка спасла, которую бабка же на меня перед отъездом надела, а я потом в гимнастёрку зашил. Ещё один парень, тоже с севера, с крестиком был, а последние двое, рязанские ребята, те вообще верующие были, молились, никого не стесняясь. Меня - то бабка всю войну и отмаливала потом.

А здесь на четвёртый день приезжает большое начальство. Нас подняли, построили и вручают каждому орден «Красная Звезда» да петлицы с кубарями! Младшими лейтенантами нас сделали всех четверых! Уехал генерал со свитой, а мы так и стоим, не врубаемся ещё наяву это или во сне. А начальник санбата молодец! Приносит котелок, спирт медицинский и командует: «Ко мне, герои, за стол!». Он и научил нас как ордена нужно обмывать.

А дальше, что дальше, война ведь… Дали каждому по взводу пехотному и воюйте, ребята, дальше. У меня сначала пошло неплохо: ребята отчаянные подобрались во взводе, скоро мы отличились. Всех наградили. Я уже второй орден свой обмыл, «Боевого Красного Знамени». Потом лейтенанта дали и ротным сделали. А потом…

Стояли мы в обороне и придумалось нашему молодому комбату, только что из училища приехавшему, высотку взять, чтобы линию фронта выровнять и тем самым перед начальством выслужиться. А высотка эта как раз перед моей ротой! Получаю приказ: «Взять высоту»! Только дёрнулись, а у немцев всё пристреляно! Как резанули кинжальным, так мои сразу и залегли. Я скомандовал назад, а тут и комбат нарисовался! Понятно, его приказ не выполнили! Я говорю, попробуй, мол, убитых ребят вытащить, и поймёшь, как и что. А он кобуру начал лапать, пистолет вытаскивает. А я всегда горячий был, вы ведь знаете… Ну и врезал я ему в пятак. Покувыркался он немного, потом на четвереньки встал - и в тыл. Ребята мои плачут, всё ведь понимают! Я им говорю: «Бог не выдаст, свинья не съест»! Однако… В тыл меня срочно тоже.

А там слетели с меня петлицы и ордена, и стал я бойцом штрафбата. Всё, думаю, финиш. Потом смотрю, что там я! Тут полковники рядовыми бойцами воюют и даже комкор бывший, а этот генералом был! И ничего, в атаку бегут, штыком бьют только так! А мне - то уж сам Бог велел.

Сначала не задело, да я и объяснять ничего не стал. А во второй атаке кровь прилично пролил, тут уж сразу реабилитировали. Ну, а потом, пока до Берлина дошёл, снова лейтенантом стал и ещё два своих ордена обмывал, так что нынешний орден пятый уже у меня.

Жаль только, что бабка мои ордена не видела. Меня отмолила у Господа Бога, но не дождалась, умерла, когда я уже домой с фронта ехал. Дай ей, Господи, царствия небесного…                     

- Да, Николаюшко, пятый орден в пехоте, это тот же герой! Мы вот с братаном моим с сорок второго и до конца войны всё в пехоте и за всё время один орден на двоих только и обмыли. Да живы остались и то, слава Богу! Как вспомнишь, сколько героев и с орденами, и без них в землю легло…

Призвали - то нас в сорок втором летом, тогда часть наша уже глухо в обороне стояла, а до этого аж из западной Белоруссии выходила. Пока до Волги ребята дошли чего только не испытали! Да и дошла - то их только треть, даже поменьше чуть, когда из окружения вышли. Но знамя части вынесли, а потому часть не расформировали, а доукомлектовали такими же горемыками да нами, новобранцами, и перегнали на линию фронта, в оборону.

В обороне обжились скоро уже, чего там. Снайперы только беспокоили да миномётчики немецкие, а так жить можно. Некоторые из тех ухарей, что из окружения вышли, даже и подруг сумели завести где - то. Эти орлы ничего уже не боялись и ни во что не верили. Ни в Бога, ни в чёрта, ибо прошли такие испытания, после которых считали себя неуязвимыми.

Пятеро таких орлов и в нашем взводе было. Эти тем и отличились, что именно они знамя части из окружения вынесли. Один нёс накрученное на себя под гимнастёркой знамя, а остальные четверо его охраняли. На другой день знамя нёс второй, затем третий. И так все по очереди, причём дважды знамя же их и спасало, когда попавшие в несущего знамя пули вязли в сложенном слоями шёлке! Так всей пятёркой и вышли вместе со своими и знамя спасли, хотя и побегать пришлось от немцев, и штыками отбиваться, и в болотах покупаться. А в СМЕРШе, видно, порядочный человек оказался, да после разборок хорошую бумагу сочинил, и начальство не стало мелочиться, а за спасение красного знамени взяло да и наградило всех пятерых орденами «Красного Знамени»!

Награждали их на передовой в блиндаже, а обмывать ордена герои устроились прямо в траншее. Поставили на дно траншеи ящик патронный как раз перед моей ячейкой, да вокруг него кое - как вся пятёрка и расселась. Водка была, слава Богу, старшина не поскупился, залили ею ордена в котелке, как положено, и сидят себе, потягивают.

Мы, молодёжь, тоже причащались: подползёшь к столу- ящику, дабы снайпер не засёк, глотнёшь из котелка и снова в свою ячейку, наблюдение вести. А эти сидят себе, подливают в котелок водочку да потягивают потихоньку. Скоро уже и сравнительно громко заговорили, так, что и взводный на них шикнул - хорош, мол, праздновать, герои. Герои подсуетились, ящик - стол убрали, а напоследок козьи ножки свернули. Им бы сейчас Господа Бога вспомнить да святых своих, да где там! Эта молодёжь была не так воспитана, зачем им Бог, они же сами с усами! Сидят, планируют, как бы в тылу побывать, чтоб перед подругами похвастаться наградами. Допланировались…

Немцы всё из - за своих траншей из миномёта плевались время от времени, нащупывали возможный путь снабжения наших позиций. А в этот раз после их выстрела я спиной, лопатками, всем нутром почувствовал, что мина точно на меня летит! Упал на дно ячейки, в землю вжался. Чётко слышал, как мина в землю клюнула. Потом взрыв, на меня брызнуло чем - то, и тишина…

Лежу, прислушиваюсь, на том свете я уже или ещё на этом… Потом сообразил, что тишина у меня в голове от контузии! Приподнимаюсь, голову поворачиваю и вижу такое… В общем, мина воткнулась точненько в то место, где ещё недавно в траншее ящик - стол стоял! Вся пятёрка наших героев дружно и полегла, даже не охнув…

Меня спасло то, что один из них сидел ко мне спиной в моей ячейке, и брызнуло на меня во время взрыва его кровью! До сих пор не пойму как это у меня в этот момент голова выдержала, крыша не съехала. А шухер тут большой поднялся. И начальство, и особисты появились, понятно, такое ЧП! А я ничего не слышу. И рта открыть не могу, ибо скулы свело, только рукой показываю, как мина летела и воткнулась.

Ротный молодец, сразу меня в санчасть отправил, хотя контузило - то меня не очень сильно, через сутки уже отошёл. А по погибшим решили - произошло ЧП на перекуре. Взводного пожурили, героев увезли да и похоронили в братской могиле. Такая вот история с обмывкой.

Ну, а потом ещё много чего было. Да, как братан - то отличился. Это уже позднее было, в сорок четвёртом. Наступали мы и вдруг в атаке нарвались на пулемёт, да так, что батальон залёг. Ни взад, ни вперёд. Два добровольца не могли точку подавить, погибли. Тут братана моего и послали на очередную попытку. Попрощались мы, ибо все понимали тут, что к чему, и пополз мой братан, но не прямо, а галсами да зигзагами. И ведь нормально дополз! Гранату метнул, и замолчал пулемёт. Он ещё одну гранату бросил для верности. И тут бы ему полежать немного, а он на радостях вскочил на ноги, повернулся к нам и руками замахал – всё, мол, давайте вперёд! А пулемёт возьми да и застрочи ещё - это пулемётчик в предсмертной судороге на гашетку нажал! И прохватило моего братана аж четырьмя пулями на вылет. Мы видели, как его приподняло и вперёд на землю бросило, и пулемёт замолчал, наконец.

В пехоте медлить нельзя. Батальон поднялся и на «ура!» летел сколько мог. И мимо братана окровавленного проскочили. И не думали даже, что после такого человек может в живых остаться. Но Бог есть, и чудеса бывают, оказывается!

Застонал мой братан, когда похоронная команда сразу после нас пошла убитых собирать. Они молодцы, перевязали его прямо по гимнастёрке и сразу в санбат отвезли. Врачи говорили, что парень в рубашке родился, так как четыре пули пробили его грудную клетку со спины навылет и при этом не задели не одного жизненно важного органа! Умер бы от потери крови, конечно, если бы так быстро в санбате не оказался. Поистине, Бог его берёг по материным молитвам. А так – подлатали братана, зашили, отлежался он в госпитале, и скоро мы с ним новенький его орден обмывали, «Славу»! А потом уже относительно спокойно и до Германии дошли. Да чего там, воевать тогда много легче стало уже, в Европе - то…

- А я, мужики, хочу тех ребят помянуть, которые были призваны ещё до войны, и немца первыми встретили. Посмотрите, их ведь никого нет уже в живых! Некоторые сразу погибли или, ещё того хуже, в плену сгинули, а другие столько всего хлебнули, что страшно и подумать. Меня - то тоже в армию ещё до войны взяли, но мне повезло, как никому, ибо я в штаб сразу попал. Так в штабе полка и провёл всю войну, где много чего и видел, и слышал такого, чего на передовой и представить себе нельзя.

И про наших узнавать старался тоже по силе возможности. А с ними чего только не случалось! Одного война в Белоруссии догнала, в артполку. Стояли в болотах, так немцы их обошли сразу, и оказались наши ребята во вражеском тылу ни разу даже и не выстрелив! Самое интересное было то, что в первое утро своё в этом тылу они не обнаружили ни одного своего офицера в полку, все пропали куда- то! Сами замки с орудий сняли да в болоте утопили и двойками да тройками рванули сразу на восток, фронт догонять.

Как уж кому из них повезло, не знаю. А наш земляк вышел - таки к своим, но только на шестой раз и ближе к осени! Чего только не испытал он за это лето! Два раза у самой линии фронта немцы хватали его и увозили в тыл, в лагеря, из которых он вскоре неизменно бежал. А в один из побегов его, обессилевшего от голода, немцы засекли на колхозном поле, где он пытался чего - то испечь, выкопав. Натравили на него собак, так как это была специальная зондеркоманда, и курили, наблюдая, как с него кусками слетает мясо! Докурив сигареты, отозвали собак и с улыбкой наблюдали, встанет ли! Однако встал и пошёл даже. Раны зажили, и был отправлен поездом опять в тыл. Но из этого поезда с одним таким же отчаянным дружком они сумели на ходу спрыгнуть! Другу не повезло, так как во время прыжка он разбился насмерть о столб. А наш опять двинулся на восток. Но на этот раз шёл не спеша, и не прямо, и через линию фронта удачно перешёл, выждав заварушку, под шумок.

В СМЕРШе не поверили бы, конечно, в его рассказы, но на его счастье у них были показания другого бедолаги, тоже вышедшего ранее, и где - то там они с нашим пересекались. В общем, отправили на фронт, минуя даже штрафбат и всю оставшуюся войну нормально отвоевал.

В нормальной стране такой человек не то что ордена, «Звезду Героя» обмывал бы, а у нас всё ведь как не у людей. И наградили нашего героя после войны десятью годами лагерей, пересмотрев его дело! Домой он так и не вернулся, так всю жизнь шахтёром и оттрубил. Но домой приезжал, дабы поклониться могилам предков, и поставил крестики на могилах родителей, ибо не сомневался, что остался жив исключительно их молитвами.

У этого вот так всё сошлось. А у другого, у братанушка моего, ныне тоже покойного уже, вся война прошла, как один сплошной бой. Сначала с боями отходили от самой границы, потом под Сталинград попал, на Курской дуге отметился и по Европе прошёл до Праги! Вот уж кто иконостас на груди принёс, обмывай - не хочу! Но много не рассказывал, говорил, что истинные герои те, что в земле лежат. « И я бы лежать с ними должен, если бы не молитвы сестры родной, отмолившей у Бога любимого брата», - так говорил.

У этого так вот сложилось. А вообще - то все они герои были, и ни одного уже среди нас нет, понятно, такое люди прошли! Я вот только, но я ведь в штабе всё, мне легче было. Правда, в Освенциме вот был, когда его освободили – опись мы там делали. Медали есть у меня за большие города, а вот теперь и орден свой обмыть Господь дозволил, я думаю, и за ровесников тоже…

- Ты вот в штабе, а я всю войну от начала и до самого Берлина – всё в артиллерии, при орудиях пробыл. И у нас тоже орденами - то не особо баловали. Мы ведь как воевали: получили вводную, отстрелялись по намеченным целям и уноси, Господи, ноги на новую позицию, поскольку по старой получишь или ответный артобстрел или, того хуже, самолёты бомбить прилетят. Ускользнули, живы остались – вот нам и награда.

Но однажды вот не успели скрыться, больно уж быстро что - то нашу позицию самолёты немецкие накрыли. Народ у нас стреляный был уже, все в землю вжались, кроме одного молоденького лейтенанта, который совсем недавно к нам прибыл. И пороху - то, считай, ещё не нюхал. Этот закрутился, закрутился чего-то и вдруг побежал, сам не зная, куда! Так у нас один парень отчаянный его догнал в три прыжка, с ног сбил и к земле прижал, собой закрыв. И очень вовремя: его - то слегка осколками зацепило, а лейтенанта того даже и не поцарапало!

Так вот, на моей памяти это был единственный случай, когда нашего парня за это орденом наградили, «Славой». А так медали давали, если что. У нас вот такая война была, так воевали…

Но я вот у вас хочу спросить, кто в пехоте был, часто ли вы в рукопашную, в штыки ходили? Правильно, не больно часто. А мне вот в артиллерии пришлось за войну трижды в штыковой поучаствовать. При этом лично троих немцев своим штыком заколоть! Всяко вот на войне бывало…

Впервые это случилось ещё летом сорок первого, когда наш полк, как многие и многие другие, с тяжёлыми боями отступал на восток. Долго везло в том, что в окружение пока не попадали – вовремя отцы - командиры приказ на отход давали. Наконец, довоевались до того, что от полка одна батарея осталась только, да и то без снарядов. Да и патронов - то почти не осталось для винтовок. Тут наш комбат на свой страх и риск решил самостоятельно действовать.

Рванули мы с нашими орудиями прямо на восток и очень вовремя, поскольку линия фронта в тот момент только - только начала устанавливаться. В одну небольшую брешь мы и успели вклиниться. Воевали мы на тот момент только штыком, лопатой да конским копытом – у нас стрелять нечем было, а немцы в своих попасть боялись. И уже выскочили почти были, когда один отчаянный немец сбил с лошади нашего ездового и начал разворачивать упряжку в свою сторону!

Вот тут я изловчился да со всей дури и вогнал в него свой штык. Лошади так и вынесли нас вместе в обнимку к нашим. Там уже ребята сняли с моего штыка противника моего, а я сам после этого перенапряжения просто закаменел. Несколько часов ещё руки не мог от винтовки отцепить, и зубы разжать тоже. Через полдня отошёл только. После этого чудесного спасения хотели меня наградить орденом, да кто - то наверху пожалел его для меня. «За отвагу» дали. Да не в обиде я, главное, что спаслись!

Второй раз моя штыковая случилась в сорок четвёртом, в Польше уже. Там - то мы уж по - другому воевали, особо никого не опасаясь – небо - то за нами было! И стояли в тот момент позицией довольно близко к передовой, поскольку нужно было рушить вражескую оборону глубоко в тылу. И рушили, чего там. Да и расслабились слегка, не заметив, как совсем близко к нам подобралось какое- то выходящее из окружения немецкое подразделение.

Надо сказать, грамотно поступили – обслуги - то у орудий не больно много, а с тыла кто удар ждёт! И ударили неожиданно в штыки. А мы не только орудие развернуть не успел – винтовки - то едва успели похватать, а они - вот уже, рядом!

Мы с моим противником одновременно друг по другу ударили. Только наша - то трёхлинеечка со штыком гораздо длиннее была их оружия, и его кинжал лишь просвистел у моего горла, а мой штык уже входил в его грудь. Но немец как - то неловко завалился, и моя винтовка вывернулась у меня из рук! Поднимаю я глаза, и вижу, что на меня уже другой противник нацелился! «Всё. Думаю – конец. Отвоевался!». Но вдруг справа и слева от меня штыки блеснули – это друзья мои боевые мне на выручку поспешили, немца того одновременно ударили, аж подняли его на штыках! Удивительное опять спасение произошло…

На этом та наша штыковая и закончилась, поскольку уцелевшие немцы, не останавливаясь, умчались дальше. Возможно, некоторые из них и к своим прорваться сумели – больно уж неожиданно они ударили тогда.

Ну, и последний раз это произошло в Германии, когда уже к самому Берлину подбирались. Мы тогда и вовсе на самой передовой стояли, дабы как можно глубже оборону немца вспахивать. А рядом с нами ещё и разведчики обосновались, и связисты. А чуть поглубже, в тылу, танкисты замаскировались – они там штурмовые отряды вместе с пехотой формировали. Тесновато нам уже было на вражеской земле!

А немцы, надо сказать, защищались отчаянно, воевали взаболь и тогда. Да мало того, в один момент решили отбить наши орудия, да против наших же и развернуть! Хороший такой бросок совершили и многие добежали - таки до нас. Тут уж все за оружие схватились – и мы, и соседи, и такая круговерть закрутилась, что «мама, не горюй!».

А мы с моим противником тёртыми уж оба оказались – долгонько - таки друг перед другом танцевали, от ударов уворачиваясь. Наконец, мне удалось наступить на его кинжал, когда он попытался мне по ногам резануть, и вогнать свой штык куда положено. Дело сделано, и стал я уже другого врага высматривать, да вдруг все уцелевшие немцы дружно обратно к своим побежали! Оказалось, они заметили танки, которые мчались к нам на выручку вместе со своими штурмовиками на броне!

Наши в горячке их добивать помчались, и я тоже, но чувствую, что тяжеловато что - то мне бежать, как будто воды в сапоги зачерпнул. Остановился, снял сапог и обнаружил, что он полон крови. Это противник мой давешний сумел - таки икру мне кинжалом своим порезать, а я в пылу боя и не почувствовал даже. Но мы над этим посмеялись с ребятами, да и только, поскольку такое ли ещё на нас за эту войну заживало!

А вскоре мы уже и салют давали в честь Победы из всех орудий. Старались, чтобы все слышали, как мы ликуем. И даже на том свете те ребята, которые не смогли дожить до этого долгожданного момента. Очень хочется в это верить.

Говорите, сам Бог нас хранил … Может и Бог. Нас ведь и самих «Боги войны» называли. Как же ему было нас не беречь…

Подслушал фронтовиков и записал в мае 1985 года Павел Гаврилович Крупцов.