О выдающемся мастере художественной резьбы по кости вспоминает его друг, архангельский журналист Петр Чечель.

Люди, ставшие знаменитыми, нередко становятся недоступными для окружающих. Николай Дмитриевич, будучи заслуженным художником и лауреатом престижной Государственной премии, в жизни оставался таким же открытым и простым человеком, каким, впрочем, и был всегда. Врожденная скромность, порядочность и честность, привитые ему с детства в родительском доме, так и не вытеснила свалившиеся на него, вернее, заработанное им благодаря таланту и трудолюбию, бремя славы. 

…Я познакомился с ним в 83-м году прошлого столетия в Ломоносове, куда  приехал по заданию  редакции областной  газеты «Правды Севера».  От сестры жены знал, что здесь живет наш родственник, родной брат моего свекра. Было интересно познакомиться. Спросил у директора племсовхоза, не знает ли он Николая Буторина? «Как же, - ответил он,- кто же его не знает?! Он у нас человек знаменитый». А я, признаться, о своем родственнике тогда ничего не знал. Я – южанин, выросший в Буджакской степи в Молдавии, попал на Север, можно сказать, волею обстоятельств: призвали на службу, попал на флот, служил в Северодвинске, где познакомился с будущей женой. После окончания факультета журналистики Ленинградского университета по распределению попал в Архангельск в «Правду Севера». Правда, после 4-го курса проходил здесь практику, пришелся, как говорится, «ко двору» коллективу и получил персональное предложение приехать на работу. Сразу давали квартиру. О чем еще можно мечтать молодому начинающему, да еще женатому журналисту с годовалой дочуркой?!

…Меня провели к дому Буторина, который стоял на высоком угоре буквально в полусотне шагов от реки Курополки. Николай Дмитриевич чем-то занимался по хозяйству, но, выслушав мой сбивчивый рассказ, что я - его родственник, хмыкнул, внимательно посмотрел на меня, и пригласил в дом. 

Мог ли я знать тогда, что мы будем встречаться еще не один, а десятки, может быть, даже сотни раз? Наверное, нет. Но судьба распорядилась так, что он  оказался не просто родственником,  а настоящим верным другом. 

Мы дружили семьями больше 30 лет. Вместе смотрели футбол, играли в шахматы, ездили на рыбалку, в его любимое Долгощелье. А сколько было дискуссий и споров на самые разные темы? Единственное, в чем я не решался с ним обсуждать, так это пронародное искусство и косторезный промысел. Тут он был непререкаемым авторитетом. 

Он должен был стать народным художником России. Ходатайства подписали известные в стране деятели искусства, знатоки народного искусства, но, видно, не судьба: наделенные властью и полномочиями чиновники «тянули», все обещали, говорили, что указ Президента вот-вот будет подписан. Наверное, хотели приурочить событие к его 80-летнему юбилею. Не дождался. 

Впрочем, к славе Дмитрич – так к нему мы, его друзья, часто обращались, относился довольно спокойно. Я до сих пор не могу понять, почему он никогда не пользовался своими наградами. Пытался купить кооперативную квартиру в Архангельске – здоровье жены, Лилии Михайловны, с которой они прожили почти  40 лет, родили и воспитали трех детей, требовало постоянного наблюдения врачей, и он уступил ее просьбам и стал хлопотать. Отказали. Дескать, такие мастера нужны в Ломоносово. Да и прописки в областном центре нет. И прописан не на Крайнем Севере (такие были правила). Помогли друзья – прописали временно в Архангельске, и проблему вскоре удалось решить. 

Первое время он получил мастерскую в деревянном доме, где располагались творческие мастерские Союза художников, на углу Обводного канала и улицы Логинова. Топил печь, сам готовил, там же ночевал. И трудился, трудился, трудился. Так, как умел только он. Сутками напролет Я иногда заходил к нему –проведать по просьбе жены, как дела у дяди Коли? Зайду -  смотрю: сидит за столом, и что-то рисует. Молчит, думает, отбросит лист – берет другой, и снова начинает прорисовывать детали будущей работы. Это нам, мало понимающим в косторезном деле, с виду кажется, что ажурные вазы, захватывающие дух цветной гравировкой вазочки, хрупкие фигуры шахмат, другие изделия из кости, создаются быстро, в считанные дни. На деле, конечно, же, нет. Чтобы сделать «вещь», уходят месяцы, а то и годы. 

Помню, как Дмитрич резал вазы «Звезды балета». Чтобы вникнуть в тему, не один раз ходил в Добролюбовку (главная библиотека в областном центре – прим. П.Ч.), перечитывал литературу, делал наброски портретов знаменитых балерин, пытался понять, как они двигались на сцене, словом, досконально изучил все, что могло потребоваться в работе. И получился щедевр, ставший украшением в коллекции его работ, которые демонстрируются сейчас в Архангельском  музее «Художественная культура Русского Севера». 

Если когда-нибудь будете в столице Поморья, не пожалейте времени – загляните. Выставка холмогорской резьбы, среди которых работы Н.Д. Буторина занимают видное место, действует постоянно. 

А если кому посчастливится быть в Санкт-Петербурге, советую сходить в Русский музей на канале Грибоедова. Там тоже есть что посмотреть - в отделе народного искусства есть постоянная экспозиция изделий из холмогорской резной кости, и среди них работы Николая Дмитриевича. 

В 1994 году, в канун 60-летия Н.Д. Буторина здесь в торжественной обстановке открылась и работала почти полгода его персональная выставка. Такой чести при жизни удостаиваются немногие художники. Я помогал организовывать выставку, готовил с ним буклет, «пробивал» гостиницу для поклонников его таланта и многочисленных учеников, приехавших в северную столицу порадоваться за своего Учителя. И ясно помню, как все происходило. Выступающих было много, в том числе и от областного управления культуры. А съемочная группа нашего телевидения сняла репортаж, который затем несколько раз показывали в различных программах. Но не только этим запомнилось то событие. К выставке Николай Дмитриевич готовился основательно. Все, что делал, откладывал, не продавал, хотя нуждался, и покупатели были. Причем, давали огромные по тем временам деньги – за шахматы, например, предлагали автомобиль «УАЗ» последней модели. Он отказывался. И все работы, что экспонировались на юбилейной выставке, оставил в Русском музее. Уступил за чисто символическую сумму. Признаюсь, я тогда крепко поругался с заведующей отделом народного искусства, доктором искусствоведения Ириной Богуславской, уговорившей его на эту «сделку». Дмитрич, выслушав наш «диалог», успокоил меня словами: «Пусть. Это же будет храниться здесь всегда, и останется для людей. А я еще сделаю!».

Добротой его пользовались. И очень часто. Один столичный теледеятель с фамилией тогдашнего генсека Брежнева, приехал в Ломоносово снимать фильм о Буторине, а так как он заикался, для «разогрева» купил… ящик водки. На «запах» моментально сбежались соседи, подтянулись косторезы с фабрики, в общем, гуляли на широкую ногу, благо в магазине за все платил уже Буторин. Однофамилец генсека получил от Мастера подарок – шкатулку из мамонтовой кости. Фильм я потом видел. Не скажу, что впечатлил, но, в общем-то, получился неплохой рассказ о косторезном промысле и Мастере. Жаль, разыскать это «кино» сейчас не представляется возможным.

Деликатный от природы, он был щедрым, и денег для приема гостей и друзей не жалел. Когда приезжал в Архангельск из Питера, где семь лет преподавал в Высшей школе народных ремесел,  всегда заходил в «голубой дом» (так архангельские художники называли творческие мастерские на Обводном канале, я писал об этом доме чуть раньше – прим. П.Ч.). И не просто заходил, а брал для угощения в магазине ящик водки. Как сейчас помню: заходит Дмитрич во двор (я несу следом сумку с «горячительными напитками и закуской) и, став посередине его, запевает во весь голос: «Опохмелимся, братцы, опохмелится!». И так несколько раз. Окна в мастерских начинают широко открываться, раздаются радостные крики: «Буторин приехал», «Гулять будем!», и в центре двора в считанные минуты возникает импровизированный банкетный зал. Посиделки с обсуждением вечных тем художников могли продолжаться до полуночи.

Чего теперь скрывать: как и многие творческие люди, Дмитричлюбил выпить. Хотя до лет 30-ти, по его словам,  водку не пил. Но в деревне многие вопросы решались «через поллитра», и когда пришлось обустраивать дом, купленный после женитьбы, расчет спомощниками, как правило, происходил «натурой». Постепенно привык к водке, однако, как говорится, «разума» не терял. Меня всегда удивляло, как он, приняв «на грудь» стопку, продолжал, как ни в чем не бывало, работать. Мне говорил: «Выпьешь чуть-чуть, и сил прибавляется, и голова лучше работает». Спорить было неудобно, я только укоризненно смотрел на него, а он в ответ лишь улыбался. 

Да простят меня читатели за такие подробности, но что было, то было. Это жизнь. 

Он никогда не состоял в рядах КПСС. Не то, что не разделял партийных убеждений, просто считал, что искусство должно быть вне политики.  Но партийные деятели не могли простить даже такого. Когда из Японии Н.Д. Буторину (а он был тогда главным художником косторезной фабрики) пришло приглашение принять участие в международной выставке, фабричное партбюро не дало ему «добро» на поездку, поскольку он был  «некоммунистом». Сегодня, конечно, о таком слышать даже странно, но такой факт в биографии моего друга был. 

Прожив многие годы в Ломоносово и в Архангельске, он, тем не менее, безмерно любил Долгощелье. Однажды весной собрался и на лодке отправился на малую родину. Сначала по Пинеге, потом по Кулою умудрился за сутки добраться до родного дома. 

Мне несколько раз довелось побывать вместе с Дмитричем в Долгощелье. Познакомился с родственниками жены, и, самое важное, с его матерью, Пелагеей Афанасьевной. Родом она с верховьев Мезени, из Вожгоры. В голодные тридцатые годы уговорили ее «добрые люди» пойти «взамуж» за вдовца. Отец Николая Дмитриевича, Дмитрий Прокопьевич, остался без жены в 50 с лишним лет с тремья детьми. Малым ребятам нужна была женская ласка и забота. По местным меркам он был «богатым» - имел свой карбас и еще умел класть печи. Пелагеюшка же, судачили в ее деревне, в девках «засиделась», а тут «видный» жених. Добиралась в Долгощелье больше пешком, а как зашла в избу да увидела кучу малых детей, сразу хотела повернуть обратно. «Морюшко не пустило, - рассказывала она позже снохе Лиле Михайловне ( а она мне рассказывала), долго не замерзало, не могла уйти». Так и осталась. Получилось – на всю жизнь. 

Первым родился Коля. Потом Миша, за ним были девочки и парень, но в войну  не выжили. Крепче оказались Саша и Гена, последний, кстати, и сейчас живет в Долгощелье и славится, как и отец, как умелый печник. Все ребята, что меня восхищало, добились  немалых высот. Михаил закончил техникум и работал многие годы начальником Абрамовского маяка. Александр закончил Макаровку в Ленинграде и работал в Северном морском пароходстве. Дослужился до капитана. Был представителем СМП в Дудинке. Там и закончил свой жизненный путь. 

С братом-моряком  Николай Дмитриевич общался часто. Привязанность братьев друг к другу была взаимной. Александр, приходя с моря, брал такси и ехал в Ломоносово. Когда пришло печальное известие о его кончине, старший Буторин решил, что похоронить его надо в Архангельске. Денег на перевозку тела не хватало. Я обратился в один архангельский банк (не называю намеренно,  чтобы не было слухов) и предложил срочно купить буторинские  шахматы. Они были почти готовы, а банк давно искал возможность приобрести что-нибудь из серьезных вещей Мастера для своего руководителя в Москве. Договорились, не торгуясь. Денег хватило на билеты и на скорбный груз - самолетом Александра доставили на родину, и теперь он покоится в поморской земле. 

Дмитрич был ответственным и глубоко порядочным человеком. И поступил по совести. 

Вспоминается еще один случай из «семейной хроники» Николая Дмитриевича, как нельзя лучше показывающий его глубокую привязанность к родным людям. 

За несколько месяцев до 80-летия матери Дмитрич пришел к нам домой и попросил составить ему компанию в поездке в Долгощелье. Так и сказал: «Надо поздравить маму и отметить ее юбилей, как положено, в родных стенах». Юбилей приходился на май месяц, мы заранее купили билет до Мезени, а оттуда намеревались добраться «как-нибудь» в Долгощелье. Достали (именно достали, так как в те годы, о которых идет речь, спиртное отпускали по талонам) ящик водки – выдали нам «чекушками» - поллитровок не оказалось, и… полетели. Местные самолеты не летали, и мы устроились в гостиницу. Наутро пошли в аэропорт, где нам сказали, что летное поле в Долгощелье затоплено, и самолеты временно туда летать не будут. 

Не знаю, что меня подтолкнуло – сработала, видно, журналистская привычка не останавливаться на полпути и добиваться поставленной цели. Отправились в редакцию районной газеты «Север». Редактором тогда был Сергей Доморощенов. Выслушав нас, он посоветовал обратиться в райком партии к первому секретарю Станиславу Яковлевичу Половникову. Приняли нас в райкоме «как родных». Сразу прониклись проблемой, и оперативно занялись решением. До сих пор благодаренрайкомовским работникам за проявленную тогда человечность и помощь. Выручили почтовики. В их распоряжении был вертолет, на котором в весеннюю распутицу в села и деревни доставляли различные грузы. В общем, нас отвезли в аэропорт, и спустя несколько минут мы уже летели. Помню, был разгар ледохода, в иллюминатор, как мне казалось, был слышен треск ломающихся льдин. Вскоре показались дома, сразу за ними – залитое водой летное поле. Вертолет завис над ним, мы спрыгнули прямо в воду, и, дождавшись, когда вертолет улетел, потопали к зданию аэропорта. Навстречу бежал ничего не понимающий человек, видно, начальник. На ходу спросил: что это было? что за вертолет?,и побежал зачем-то дальше. Мы вышли на дорогу и направились в село. Успели. Стол накрыли в момент, также быстро собрались гости. Поздравили Пелагею Афанасьевну от души!  Событие это она вспоминала потом до конца жизни. А прожила мама Николая Дмитриевича больше 90 лет. 

Многое еще можно вспоминать о нашей дружбе. Всего и не напишешь. Прошло шесть лет, как его не стало. Но память о Николае Дмитриевиче живет. Его именем названо косторезное училище в Ломоносове, где он учился и где много лет преподавал, передавая свой богатый опыт и мастерство ребятам, решившим связать свою жизнь с косторезным промыслом. 

Живет память о нем и в его книге «Жизнь в любимом деле», которую я помогал редактировать и издавать. Текст Николай Дмитриевич написал сам. Талантливый человек талантлив во всем – излагал свои мысли он ясно, понятно, четко, мне, как редактору, придраться было не к чему. Книга замечательная, как и всего его вещи, которые он делал. О ней – отдельная история. Если кого заинтересует, где ее можно приобрести, обращайтесь. Вышлю наложенным платежом. Мои координаты в редакции. 

Петр Чечель, член Союза журналистов России.